При такой роли лишения свободы оно применялось за разнообразные преступления. Различие видов лишения свободы, начиная от кратковременного ареста и кончая пожизненной каторгой, давало возможность одинаково превращать в арестантов нарушителей маловажных запретов и опасных преступников. Так, за религиозные преступления среди наказаний указаны, кроме редких случаев денежных штрафов, заключение под арест, в тюрьму, исправительный дом и крепость, а также каторжные работы и ссылка на поселение. Каторга на срок до 15 лет грозила за богохуление и оскорбление святыни христианского вероисповедания, а длительный срок тюремного заключения грозил «за поношение установлений или обрядов церкви», «за воспрепятствование принять православную веру». Еще более широко применялось лишение свободы в борьбе с государственными преступлениями. По уложению о наказаниях тягчайшие виды лишения свободы наряду со смертной казнью были самыми распространенными средствами уголовной репрессии для политических врагов царизма. Например, в 33 статьях Уголовного уложения наказание каторгой предусматривалось в 19 статьях, ссылкой на поселение — в 8, исправительным домом — в 9, тюрьмой — в 6, крепостью — в 9 и арестом — в 5 статьях.
Под исключительной охраной каторги и тюрьмы находилась частная собственность. Похищение церковного имущества являлось квалифицированной кражей. Под усиленной охраной находилась собственность привилегированного класса: наказание значительно повышалось, если кража была совершена слугами, работниками или подмастерьями, проживавшими у тех, чье имущество было украдено. Таким образом, принадлежность к неимущим слоям населения увеличивала размер ответственности. Как бы ни была ничтожна сумма похищенного, спасения от тюрьмы не было, даже если кража была совершена в условиях крайней необходимости: виновный подлежал заключению в тюрьму на срок не ниже полутора месяцев. Уголовный закон, защищая частную собственность от хищений, разнообразил сроки и виды лишения свободы в зависимости от различных условий и переходил от тюрьмы к исправительным арестантским отделениям и каторжным работам. Время и способ совершения кражи, предметы хищений и рецидив оказывали свое влияние на размер уголовного наказания. Широкое применение имели все виды лишения свободы за преступления против личности: 16 статей предусматривали каторгу, 6 — тюрьму, 3 — исправительно-арестантские отделения и 2 — арест. Уголовный закон охранял интересы личности против преступных посягательств в некоторых случаях менее суровыми наказаниями, чем за нарушение прав собственности. Так, например, кража лошади влекла за собой исправительно-арестантское отделение на срок от 4 до 6 лет «с лишением всех особенных лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ», а при рецидиве — каторжные работы от 4 до 8 лет. За похищение же незамужней женщины «с целью обольстить или повредить ее чести» предусматривалось тюремное заключение от 4 до 8 месяцев. Для полноты представления о размахе применения лишения свободы во внесудебном порядке следует иметь в виду широкое применение его по Уставу уголовного судопроизводства в качестве меры пресечения возможного уклонения от следствия и суда. Оно могло быть применено к обвиняемым в преступлениях, за которые закон угрожал наказанием не ниже заключения с лишением некоторых обособленных прав и преимуществ, а, поскольку в очень большом числе статей уголовного закона были предусмотрены более суровые виды лишения свободы, то круг возможного применения предварительного содержания под стражей был широким. Этот круг еще больше расширялся в тех случаях, когда личность обвиняемого не могла быть удостоверена или когда он не имел определенных занятий и места жительства. В таких случаях предварительное содержание под стражей могло быть применено независимо от тяжести грозившего наказания. Предварительное заключение под стражу более широко применялось к обвиняемым из неимущего класса, так как не предоставление залога или поручительства влекло за собой взятие под стражу (ст. 428 Устава уголовного судопроизводства).
Кроме следователя, предварительное взятие под стражу могло быть применено также полицией при возбуждении дознания (ст. 256 — 257). При этом закон не обращал никакого внимания на тяжесть совершенного преступления. Он допускал арест подозреваемого при наличии оснований для предположения, что именно он совершил преступление. Эти основания были разнообразны, и свобода российского гражданина зависела от усмотрения чинов полиции и жандармерии. В связи с революционным движением в Устав уголовного судопроизводства были внесены изменения, разрешавшие офицерам отдельного корпуса жандармов арестовывать на железных дорогах по малейшему подозрению или при нарушениях правильности работы телеграфа и железных дорог. Кроме того, такие исключительные законы, как положение об усиленной охране, о военном положении и пр., отменяли и те немногие условия, которые ограждали подданных империи от произвола властей и от опасности попасть в места лишения свободы. Лишение свободы, применяемое даже в судебном порядке, носило репрессивный характер, поскольку было способом создания условий для дальнейших внесудебных расправ при отбывании такого наказания в местах лишения свободы. К 1890 г. в России существовало 875 различных тюрем, из которых было 32 исправительно-арестантских отделений, 11 каторжных тюрем и 6 пересыльных, в которых содержалось 827 тыс. человек. В XX век Россия вступила с 895 тюрьмами, из которых 718 были губернскими, областными, уездными и окружными тюрьмами. В начале 1900 г. в них содержалось 686 тыс. человек, из которых 55,15% составляли осужденные, 27,36% — подследственные и подсудимые, 8,36% — ссыльные, 6,44% — пересыльные и 2,76% — заключенные в административном порядке. В среднесуточном составе заключенных за 1900 г. мужчины составляли 90,54%, а женщины — 9,46%. По данным Главного тюремного управления через тюрьмы прошли малолетние преступники в возрасте от 10 до 17 лет: в 1911-1915 г.г. — до 7 000 детей, в 1914 г. — 7 346, а в 1915 г. — 5 251. Согласно статистическим данным карательная практика государства в отношении детей также не знала понятия гуманизма. Общие суды из ста детей приговаривали к каторжным работам и поселению 3,3%, в тюрьму и арестантские отделения — 55,2%, к аресту — 12,7%.
Мировые суды направляли в тюрьму до 88% осужденных в возрасте до 14 лет. Условия содержания в местах лишения свободы были тяжелыми. Закон допускал эксплуатацию труда заключенных частными подрядчиками и самой администрацией тюрьмы. Та и другая система использования арестантского труда нередко превращала заключенных в настоящих рабов, поскольку не предусматривала ограничений в объеме работ и времени для отдыха. В среднем заключенный мог заработать за год не больше 25 руб., а в Иркутской тюрьме всего 26 копеек. Однако очень часто вместо тюремного труда бытовало тюремное безделье. В губернских тюрьмах занятых работой было всего 28%, а в уездных — 20.
Права администрации тюрем были безграничными. Так, начальник места заключенияпользовался правом наложения дисциплинарных взысканий на заключенных без ограничения количества и минимального срока между взысканиями. Таким образом, впервые примененное наказание могло превратиться в бессрочное, и такое отбывание наказания превращалось в способ пыток. Отсюда становились понятными угрозы тюремной администрации арестантам «сгноить в карцере», хотя закон и устанавливал срок нахождения в нем в один месяц. Установленная «гарантия» в виде согласия прокурорского надзора и губернатора фактически не играла никакой роли в возможности пресечения беззаконий. Были и другие «более гуманные» виды наказаний: лишение права покупки на свои деньги продуктов и распоряжения заработком вплоть до его конфискации, уменьшение пищи вплоть до оставления на хлебе и воде. Для заключенных каторжных тюрем предусматривалась еще более изощренная ответственность в виде продления срока каторжных работ, приковывания к тачке, заключения в одиночную камеру до ста дней с выдачей горячей пищи через три дня, наказания розгами до ста ударов или плетьми и наложения оков. Особо тягостное впечатление производили этапные тюрьмы. Показателем их состояния служат ст. ст. 76 и 78 Устава о содержащихся под стражей, предусматривающие отпуск соломы в эти тюрьмы соответственно количеству арестантов. Фактически на практике с такой законодательной регламентацией содержание этапированных не отличалось от условий содержания скотины.
У тюремной администрации было почти неограниченное право на применение оружия против заключенных. Например, циркуляр Главного тюремного управления 1907г. разрешал стрелять в окна камер, если арестанты вступали в разговор, выбрасывали что-либо из окон и пр. Предписывалось применять оружие при буйстве, беспорядках, сопротивлении арестантов, однако, циркуляр не давал определения тому, что является, к примеру, буйством. Стрельбу вверх или холостыми патронами циркуляр не допускал. В ряде некоторых случаев применения оружия требовалось разрешение губернатора или тюремного инспектора, что вызвало недовольство тюремного начальства в связи с «укоренением убеждения арестантов о их ненаказуемости и бессилии начальников». Из других мер воздействия на арестантов заслуживают внимания кандалы особой формы под скромным названием «предупредительные связки». Эти «связки» представляли собой особые кольца двух типов для скрепления обеих рук и правой руки с левой ногой, с которыми тюремное начальство не расставалось до свержения царизма. Под особым запретом в тюрьмах была периодическая печать: вышедшие в свет номера газет, журналов и т.п. могли быть выданы, во-первых, только политическим заключенным и, во-вторых, после истечения года со времени выхода соответствующего номера. Только в связи с русско-японской войной в 1905г. было разрешено ознакомление с военными новостями, однако, в 1908г. Циркуляром № 52 и это вновь запретили. Вместо этого, были открыты тюремные библиотеки, которые пытались распространять среди заключенных литературу о доме Романовых и религиозного содержания.
Санитарная часть в местах лишения свободы находилась за все время существования царизма в крайне неудовлетворительном состоянии, которое было связано с переполнением тюрем, плохим их устройством, ненормальным и недостаточным питанием, с отсутствием сколько-нибудь правильной организации медицинской помощи, очень медленно развивающейся. В 1910г. Главное тюремное управление отмечало значительный рост туберкулеза (чахотки) в местах лишения свободы и рекомендовало «не отправлять больных заключенных на этапы в холодную погоду при температуре 18 градусов ниже нуля. Ввиду неудовлетворительного состояния карцеров помещать в них больных с крайней осторожностью и содержать их в особых камерах с плевательницами и вентиляцией. Назначать на работы, не сопряженные с выделением пыли и в соответствии с силами больного». Лишь с совсем ослабших рекомендовалось снимать кандалы на определенное время. Однако такие пожелания оставались на бумаге, а в действительности больные работали в пыли, карцеры укорачивали жизнь, они умирали в кандалах. Тюрьма становилась и для здоровых людей очагом заболевания туберкулезом. Кроме туберкулеза, бичом тюрем были тиф и цинга. В 1916г. царское правительство впервые вынуждено было признать недостаточность питания заключенных, обосновывая это затруднениями доставки продовольствия арестантам, войной и другими причинами. В результате заболеваемость заключенных в 1891-1898г.г. составляла 7-12% населения тюрем, а смертность 0,4-06%. В 1898г. цинга была массовым заболеванием заключенных 290 тюрем.
Положение заключенных в местах лишения свободы было настолько тяжелым, что в 1894г. секретарь Великобританского общества уголовных реформ имени Говарда переслал в Главное тюремное управление письмо с приложением газетных вырезок о состоянии различных тюрем в России. В своем письме он сообщал, что в английской и американской печати появляется много таких сообщений о жестокости режима в русских тюрьмах. Он выражал надежду, что русское правительство примет какие-либо меры к тому, чтобы тюремная система «не навлекала бы, как ныне, на Ваше государство стыд и позор перед всем цивилизованным миром». Плохое санитарное состояние российских тюрем вызвало уже в 1872 г. появление в печати статьи доктора медицины М.Н. Шмелева. Он справедливо указывал, что на санитарное состояние тюрем обращалось мало внимания, и перечислял конкретные недостатки устройства тюрем и тюремного быта, однако его публикация не изменила положения дел. Настоящий ужас у населения вызывали сибирские тюрьмы. С их состоянием впервые широкую общественность познакомил писатель В.Г. Короленко, который в 1881 г. был отправлен в административном порядке в Якутскую область. Так, он рассказывал, что в Тобольской тюрьме смотрителем был тупой и жестокий человек. Из холодного карцера этой тюрьмы «наказанных уносили прямо в больницу». В Томске тюрьма представляла собою дряхлое здание без ограды, «как-то цинично глядевшее решетчатыми окнами прямо на улицу». По словам писателя, он никогда не видел «такой оборванной тюрьмы». Арестанты содержались вместе с сумасшедшими, ходили в каких-то фантастических лохмотьях, и даже нижнее белье «не всегда прикрывало наготу». Губернатор в ответ на жалобы арестантов заявлял, что он им не верит, а следом режим содержания только ужесточался. В Красноярской тюрьме смотрителем оказался бывший арестант этой тюрьмы, который был известен как «самодур и человек жестокий к арестантам». Один из арестантов нанес удар по щеке смотрителю тюрьмы за грубое отношение к женщине и получил за это 15 лет каторги. В Иркутской тюрьме В.Г. Короленко встретил много политических заключенных, один из которых в тюремной церкви у гроба умершего товарища произнес речь о свободе, за которую также получил 15 лет каторги.
Исключение среди сибирских тюрем представляла лишь этапно-пересыльная тюрьма в Каинске, которую построили в 20-х годах ХIX века. Находилась тюрьма на Савкиной гриве — самом высоком месте Каинска. По свидетельству очевидца, «тюрьмы в окружных городах Томской губернии не представляются в желаемом виде по тесноте помещения, исключая Каинского острога, где помещения достаточно и соразмерно с числом арестантов». Каинское отделение Попечительского общества за счет добровольных пожертвований построило церковь при тюрьме, а также лазарет. Кроме того, в Каинске при тюрьме был эшафот, где пороли местных жителей. В конце века тюрьма внезапно сгорела и в последующем размещалась в одном из зданий в центре города. В 1912г. в Каинской тюрьме содержалось около 750 арестантов. После 1907г. в Новониколаевске имелось только несколько подследственных арестов при полицейских участках, а тюрьма была учреждена в 1911г. Она располагалась по ул. Александровской 54, позже ее здание разрушили, и на том же фундаменте было построено нынешнее здание речного училища на ул. Мичурина. В 1915г. в Новониколаевске появилось еще одно пенитенциарное учреждение — арестный дом (здание по ул. Щетинкина, 62 сохранилось до сих пор). Царское правительство и Главное тюремное управление всяческими путями старались скрыть подлинную картину содержания осужденных в местах лишения свободы. С этой целью имелись жесткие ограничения в переписке или свиданиях с заключенными, не допускались коллективные жалобы. Общей тюремной инструкцией 1915г. предусматривалось, что каждый заключенный снабжается особым номером, который при желании пожаловаться опускает в кружку и ждет своего вызова в контору. На практике это реализовывалось или долго, или, наоборот, за этим следовали меры наказания по надуманному поводу. Для преодоления бесправия заключенные начинали устраивать голодовки, однако, в мае 1908г. Главное тюремное управление разъяснило, что «голодовка — дело доброй воли арестанта» и администрация не несет ответственности за последствия голодовки, хотя бы и окончившейся смертью. Однако до общества доходили сведения о нечеловечном обращении с заключенными в российских местах лишения свободы, и прогрессивные деятели неоднократно пытались привлечь к этому внимание самодержавия. Особо был слышен голос присяжных поверенных, которые по роду деятельности были наиболее близки в тюремной системе. Они неоднократно в периодической печати поднимали вопросы о коренной перестройке системы отбывания наказания, и уже в 1872г. была учреждена специальная комиссия для составления «общего систематического проекта тюремного преобразования». Первые присяжные поверенные настаивали на отмене таких наказаний заключенных, как карцер, ограничение в пище, применение розг, кандалов и денежных штрафов и считали необходимым ввести такую систему, которая бы, «удовлетворяя всем современным требованиям науки и практики, достигала бы этой цели с соблюдением возможной экономии». Однако когда Александр II узнал, что для переустройства тюремной системы потребуется 42 млн. рублей, то отказался от первоначальных планов по мотиву «непосильности для государственного бюджета».
Дальнейшим толчком для некоторого послабления тюремного режима и ограничения вседозволенности администрации тюрем стал судебный процесс в отношении В.И. Засулич, в котором защита показала всю античеловечность существующей тюремной системы. Как известно, Засулич выстрелом из револьвера ранила генерал-адъютанта Трепова после того, как тот приказал выпороть розгами студента Боголюбова, содержащегося в доме предварительного заключения. При посещении этой тюрьмы градоначальник застал политических заключенных на тюремном дворе во время прогулки. Градоначальник ударом кулака сбил фуражку с головы Боголюбова и приказал заключить его в карцер. Эти действия Трепова вызвали взрыв негодования среди заключенных и привели к бурному протесту, когда Боголюбов в тот же день был подвергнут телесному наказанию. На судебном процессе по делу Засулич присяжный поверенный П.А. Александров особое внимание уделил мотивам действий подсудимой и причинам покушения, которые в присутствии широкой общественности назвал «системой насилия и самовластья». Его слова были прерваны громкими аплодисментами, когда он говорил о раздавшемся стоне Боголюбова: «…этот стон раздался, то не был стон физической боли — не на нее рассчитывали; то был мучительный стон удушенного, поруганного, раздавленного человека. Священнодействие совершилось, позорная жертва была принесена…». Одновременно присяжные поверенные, поддерживаемые прогрессивной интеллигенцией, подготовили несколько запросов в Главное тюремное управление о мерах по соблюдению санитарных норм в тюрьмах, состоянии заболеваемости и принудительного труда. А после первых случаев расстрелов заключенных через окна камер, томский поверенный П.В. Вологодский, как депутат Государственной Думы, пытался инициировать рассмотрение этого вопроса на заседании Думы. Однако рассмотрение этого вопроса было заблокировано реакционным большинством депутатов. Несмотря на это, он в своих выступлениях почти всегда отмечал вопросы грубейшего попирания прав заключенных, называя их полноправными подданными империи. В 1903г. он говорил: «Довольно цинично лицемерить, дайте им досыта хлеба, а не суйте в руки «Молитвенник для заключенных». Новониколаевский поверенный Г.И. Жерновков, пытаясь убедить местную власть в гуманном отношении к заключенным и их семьям, писал в то время в газете «Сибирская жизнь»: «В городе только одна камера судьи 5 участка, и вокруг этого островка кипит вся жизнь несчастных». В результате критики поверенными политики губернской власти по отношению к осужденным Томский губернатор 6 марта 1912г. издал постановление № 3861, которым предписывалось «оклад кормовой табели на продовольствие здоровых арестантов мест заключения увеличить с 7 до 8 копеек в сутки». Однако революционное движение начала ХХ века только усилило террор в тюрьмах и расширило возможности внесудебных органов расправы над населением. Тем не менее, в центральной части России режим содержания в местах лишения свободы несколько улучшился, а в Сибири эти процессы происходили в обратном направлении. Очищая центральные регионы империи от уголовных и политических преступников, власть этапировала их в Сибирь, одновременно ужесточая там их содержание. Постепенно и суды Сибири перешли к ужесточению уголовной политики. Например, в 1911г. в среднем по Российской империи судами присяжных было вынесено 57% приговоров об осуждении к лишению свободы, а в Западной Сибири — 70,3%.
Реформы 60-х годов вообще не отразились на широком объеме применения лишения свободы без суда органами полиции и жандармерии Западной Сибири, и первые присяжные поверенные, казалось бы, в силу организации своей деятельности при судебных местах никоим образом не могли повлиять на это положение дел. На всей огромной территории Сибири продолжал действовать Устав 1876г. о предупреждении и пресечении преступлений, который по-прежнему давал широкое поле полицейскому произволу и суживал до крайних пределов свободу действия каждого отдельного человека. Многие из статей были очень давнего происхождения, но они продолжаться оставаться в Уставе потому, что были тесно связаны с политикой самодержавия по отношению к сибирскому населению. Ведь Сибирь считалась местом каторги и ссылки, а поэтому по представлению правительства должна была кишеть преступниками, староверами, безбожниками в виде малых народов, жуликоватыми купцами и не любящими монархию зажиточными крестьянами. На них и были рассчитаны нормы Устава, предписывающие строгое поведение и суровую ответственность за их невыполнение. При этом цинично считалось, что такая суровость не может быть лишней, а, наоборот, даже нужной для населения Сибири. Большое место в Уставе было отведено «защите» православия, представляющей бесчисленные предписания и запреты. К примеру, ст. 1 Устава требовала «входить в храм божий с благоговением, без усилия». Другие статьи предписывали, как входить в церковь, как держать себя перед иконами и в «чудотворных местах», когда и сколько раз исповедоваться и причащаться. В 1890г. Устав был дополнен ст. 23, которая регламентировала время сибиряков в праздничные дни: «Воскресные дни и торжественные и гражданские: а) посвящаются отдохновению от трудов и вместе с тем набожному благоговению, б) посему в дни сии, воздерживаясь от беспутной жизни более, нежели в другие, надлежит праздность с благоговением и чистотою сочетать, в) и ходить в церковь к слушанию службы божей, а особливо к литургии».
Кроме того, в 1881г. Устав был дополнен приложением к нему Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия, а в 1882г. изданием Положения о полицейском надзоре. Эти два узаконения были специально предназначены для борьбы с революционным движением по всей России и предоставляли администрации чрезвычайные полномочия по применению лишения свободы. Сибири они касались особо, поскольку к сосланным туда за участие в революционном движении полиция и жандармы могли за нарушения каких-либо изданных ими распоряжений назначать лишение свободы вплоть до заключения в тюрьму или крепость на срок до трех месяцев. Но лишение свободы применялось фактически на сроки даже значительно более года в качестве предварительной меры, и полиция на основании Положения об усиленной охране становилась полным хозяином над личной свободой человека. В полицейских участках и в жандармских управлениях избиения заключенных были самым обычным и распространенным явлением, и в этой связи Устав о предупреждении и пресечении увеличивал роль внесудебного лишения свободы. Некоторые положения Устава были отменены в период революции 1905г., однако, до 1917г. продолжали действовать другие законы, которые использовались для применения внесудебных репрессий. Следует заметить, что судебные репрессии имели почти такое же содержание, как и внесудебные. В значительной части они предполагали то же лишение свободы, что и скорые меры полицейского аппарата. За последние полвека существования царизма лишение свободы в разнообразных его видах занимало первое место среди мер уголовной репрессии. Лишение свободы преобладало среди других видов наказаний в Уложении о наказаниях, Уставе о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, Воинском уставе о наказаниях и Уголовном уложении 1903г. По меткому выражению В.И. Ленина, «русские законы щедры на каторгу». Они цепко держались за тюрьмы, которые «гостеприимно» раскрывались перед осужденными из неимущественного класса, так как даже неуплата денежного штрафа влекла за собой лишение свободы.
